В июле на Милосе было невозможно жарко. Я жила в прохладном кикладском доме из белого камня, который был настоящей пещерой с одним маленьким окошком и внутри которого не было связи. Каждое утро я просыпалась около 6 утра и шла на рассвете по пыльным дорогам через белоснежные церкви вдоль моря на пляж Саракинико, чтобы побыть там одной. Это место завораживало меня. Оно одновременно убаюкивало, а одновременно будоражило. Эта могущественная стихия, ослепляющие цвета и неповторимые узоры из трещин, переходящих в плавные линии. Тишина там казалась оглушающей.
Первые дни я совсем не фотографировала, только бесконечно смотрела, ходила босиком по камням, иногда терялась, искала что-то, что натолкнет меня на новые размышления в творчестве, копила. В предпоследний день до отъезда, снова придя туда рано утром, я вдруг почувствовала сильное желание запечатлеть эту землю, каждый ее кусочек. Это было не обычное коллекционирование, а какой-то страстный и жадный зов, откровение. Мне захотелось изучить, рассмотреть, прикоснуться и запечатлеть там каждую шероховатость. Я снимала эти линии и фактуры земли и вдруг ясно осознала, что вижу в этом женщину.
Осознала, что эта земля — тело. Тело женщины. Тело, дающее жизнь и забирающее ее. Это источник, убежище, это наша сила и наши корни. Это место, хранящее нашу историю, имеющее многовековую память, понимающее наш язык и молчание. Где бы мы не оказались, везде изгибы ее тела.